Я вернулся домой и пытался вычистить его, насколько мог, от последствий наводнения. Доктор Эдэр сказал, что я могу забрать свою жену и детей домой, так что я старался подготовить для них дом, насколько было возможно, поуютнее. Я боролся за их жизнь как только мог, вызвал специалиста из Луисвилла... Это было просто бесполезно; они были слишком плохи. Но я уверен, что моя жена в то время не знала этого. Она смело держалась до самого конца. Мы привезли её обратно в больницу, чтобы ей пройти необходимое лечение. Ничего не шло на пользу. Мы сделали рентген и обнаружили, что туберкулёз проникал всё глубже и глубже в лёгкие.

Вызван к постели умирающей жены
Однажды они вызвали меня с работы... (я работал, пытаясь выбраться из долгов. Мне пришлось залезть в долги на сотни долларов.)...  Мне сказали: "Если вы хотите увидеть вашу жену живой, то поторопитесь приехать сейчас же!" Я прыгнул в машину и помчался в город так быстро, насколько только мог. Я взбежал по ступенькам и помчался по коридору, и первым человеком, которого я встретил, был мой дружок, доктор Эдер. Мы с ним были просто, как братья, всю жизнь. Когда я взглянул на него, то понял, что у него плохие новости. Он сказал: "Боюсь, что она уже умерла". Он надел на лицо маску и ушёл в маленькую приёмную. Я старался изо всех сил взять себя в руки; я просил: "Пойдём вместе со мной, доктор". "Я не могу, — он ответил, — она была мне просто, как сестра. Я не могу опять идти туда, Билл".

Я пошёл туда один, и он позвал медсестру, чтобы она вошла туда вместе со мной. Когда я увидел её, мне тоже показалось, что она скончалась. Её лицо было покрыто простынёй. От неё остались только кожа и кости...  настолько худая и бледная... О-о, да! Я обхватил её руками и начал трясти. Я плакал: "Милая, ответь мне!.. Боже, позволь ей поговорить со мной ещё разок". Она уже уходила за ту черту... Но вдруг она повернулась, чтобы снова посмотреть на меня. Она открыла те большие прекрасные нежно-карие глаза. Она начала поднимать свои руки, чтобы раскрыть для меня свои объятья, но она была слишком слаба; поэтому я наклонился к ней ближе. Я знал, что она хочет мне что-то сказать. Друзья, вот что она рассказала мне (часть этого). Я буду помнить это до того дня, когда встречусь с ней.

Хоуп рассказывает о рае
Она сказала: "Я почти была дома. Зачем ты позвал меня?" Я сказал, что я не знал, что я помешал чему-то. Она начала мне рассказывать о рае, откуда я её позвал, как он выглядел...  восхитительные деревья и цветы, птицы поют, нет боли в её теле. На мгновение я подумал, что, может, я не должен был звать её...  (Но, благослови Боже её сердце...  она теперь уже долгое время наслаждается там.) Она ожила на несколько мгновений и рассказала мне, как она была забрана домой несколькими ангельскими существами. Она услышала меня, как я её позвал, где-то очень-очень далеко. Друзья, есть земля там за рекой, где-то по ту сторону. Может быть, на расстоянии в миллион световых лет отсюда, но там... и мы движемся в том направлении.

Припоминает незначительные эпизоды в последние часы
Она описывала, как там было великолепно. Она сказала: "Милый, ты проповедовал об этом, ты рассказывал о нём, но ты не можешь представить себе, как там великолепно". Она захотела вернуться. Она размышляла какое-то время и потом сказала: "Есть две-три вещи, которые я хочу, чтобы ты знал". Я спросил: "Что же?"

"Помнишь, Билл, — начала она, — однажды ты пошёл купить мне пару чулок?" (Я вспомнил то время. Она одевалась, чтобы ехать в Форт-Уэйн на вечернее служение, и ей нужна была пара чулок. Она сказала мне купить какие-то "полный размер" или "во всю длину" "капрон" или "шифон" или что-то в этом роде. Мне всегда казалось, что я ничего не могу запомнить, что касается женской одежды, поэтому я шёл по улице и повторял: "Шифон, шифон, шифон". Кто-то сказал: "Привет, Билл"....Я сказал: "Привет, шифон, шифон, шифон". Потом я встретил кого-то ещё, кто мне начал рассказывать о том, как хорошо клюёт рыба, и я забыл, что я должен был там купить. Я должен был их купить в магазине Пенни, но я знал девушку, которая работала в магазине дешёвых товаров, и я знал, что она сможет мне помочь, если я ей расскажу эту ситуацию. Я помчался туда...  (её звали Тельма Форд; она сейчас живёт со мной по-соседству)... Я сказал: "Тельма, я хочу купить пару носков для Хоуп". Она рассмеялась: "О-о, Хоуп не носит носки, она носит чулки". "Ну, тогда пару чулок". Она спросила: "Какие она хочет?" "А какие у тебя есть?" Надеясь, что она произнесёт название, которое я вспомню. Она сказала: "Вискоза, шифон, так далее". Ну что же, к сожалению первым она произнесла не то, но мне это показалось как будто правильным, поэтому я сказал: "Именно эти!"

"Ты имеешь в виду, что Хоуп хочет чулки из вискозы?"

"Она сказала так", — ответил я, и она стала их заворачивать. Но когда я должен был за них заплатить, оказалось, что они стоят около 39 центов, так что я купил две пары.

Когда я вернулся домой, чтобы отдать их, я начал шутить. (Вы знаете, как мужья любят поддразнивать своих жён насчёт своих способностей торговаться.) Я сказал, что в этот раз мне удалось сделать выгодную покупку, и отдал ей чулки. Она ничего не сказала, но мне показалось, что она была чем-то немного разочарована, и когда мы приехали в Форт-Уэйн, я заметил, что она купила ещё какие-то. Она была настоящей леди, поэтому не стала говорить мне тогда об ошибке, но она думала о таких мелочах в свой предсмертный час.

Экономит деньги, чтобы купить ружьё своему мужу
Её жизнь угасала, но она продолжала: "Помнишь то ружьё, которое ты хотел купить в Луисвилле, и мы не смогли себе этого позволить?" (Как хорошо я помнил.... Я всегда был охотником, и когда я увидел то конкретное ружьё, я подумал, как бы мне хотелось его купить.)

"Да". Я старался не показывать ей свои слёзы.

"Я экономила свои пятачки и монеты в десять центов, чтобы купить его тебе. Я уже при смерти, но когда ты придёшь домой, ты найдёшь деньги, которые лежат под бумагами, наверху старого буфета".

Вы не сможете представить себе, что я чувствовал, когда я нашёл те шесть или семь долларов монетками, которые она откладывала всё время на то ружьё. Я купил его, и оно до сих пор у меня есть, и собираюсь хранить его, сколько смогу, и потом передам его моему сыну.

Её последние слова
Я вспоминаю, что тогда она попросила меня не жить одиноким,   а   жениться   на   какой-нибудь порядочной Христианке, наполненной Святым Духом, и чтобы заботилась о детях. Я не хотел обещать ей этого, но, в конце концов, я пообещал, чтобы она осталась довольна. Спустя несколько минут, она слабо сказала: "Теперь я ухожу".

"Не говори этого", — я умолял.

"Теперь я не боюсь уйти, — она сказала, — после того как увидела, насколько там прекрасно".

"Неужели ты уходишь, дорогая?" — спросил я весь в слезах.

"Да". Она посмотрела мне в глаза и сказала: "Ты мне обещаешь, что всегда будешь проповедовать это прекрасное Евангелие?" Я пообещал. Она сказала: "Билл, Бог будет тебя использовать". (Благословенно её сердце... Я часто думал, разве Бог не позволит ей взглянуть на нас сверху, как мы ездим с одного места в другое в нашем служении, стараясь исполнять призвание, которое, как она чувствовала, Бог пошлёт.)

Она продолжала говорить. "Ты был хорошим мужем". Бедная медсестра стояла рядом, и она сказала ей: "Желаю и тебе такого же хорошего мужа, какой был у меня". Конечно, от этого моё сердце чуть не разорвалось на части, но я понимал, что ради неё я должен был держать себя в руках. Я попробовал улыбнуться и сказал: "Милая, если ты умрёшь, то мы похороним тебя там, на Уолнат Ридж, пока не придёт Иисус. И если я умру до того времени, то, вероятно, я буду находиться рядом с тобой". И ещё сказал: "А если нет, то лягу где-нибудь на поле битвы". Её взгляд тускнел, я смотрел в её карие глаза и продолжал: "Когда ты поднимешься в Новом Иерусалиме... смотри на восточную сторону ворот и начинай громко кричать моё имя...  Когда ты увидишь идущими Авраама, Исаака, Иакова, Павла и Стефана и всех остальных, я буду там, любимая". Она притянула меня к себе и поцеловала меня на прощание...  Потом она ушла к Богу.

И вот я здесь... продолжаю бороться, трудиться, стараясь изо всех сдержать то обещание.

Сообщение о том, что ребёнок умирает
После того как она скончалась, я пошёл домой, чтобы позаботиться о детях. Я безнадёжно пытался обрести душевный покой. Я сходил к своей маме...  вернулся в наш дом, мой с Хоуп, куда бы я ни пошёл — нигде не находил утешения. Я не мог успокоиться. Многие из людей знают, что я имею в виду. Наконец к вечеру я улёгся в постель и попытался заснуть. Кто-то постучал в дверь. Я подумал: "Что же это может быть сейчас?"... Голос позвал: "Билли, твой ребёнок умирает".

Я никогда не забуду тот вечер, когда он пришёл, чтобы сказать мне. Я подумал: "О-о! Что же это?" — когда он постучал в дверь. Будто было недостаточно, что в тот день я потерял мою жену, так ещё друг пришёл со страшной новостью, что моя маленькая доченька умирает. Когда мы сели в его маленький пикап, чтобы ехать к ребёнку, я думал, что жизнь подошла к концу. Как это всё могло быть? Когда мы приехали, мы узнали, что ребёнок уже при смерти. Доктор Сэм Эдер пришёл и обследовал её. Он сказал мне, что уже ничего нельзя сделать, насколько он понимает, но мы всё равно помчались с ней в больницу. Там был специалист из Луисвилла, который так же полагал, что надежды почти не осталось. Они пригласили меня в лабораторию больницы и показали мне бактерию, изъятую из позвоночника ребёнка. У неё был позвоночный менингит, который перешёл к ней от матери. Не было никакой возможности, что она когда-нибудь выздоровеет. Очень скоро она должна была умереть. Человеческими устами невозможно выразить, как сильно это разрывало меня на части. И так всё было плохо, так ещё и эта беда. Это просто показывает, что никогда не знаешь, что тебя ожидает в будущем.

Потом я пошёл посмотреть на своего ребёнка, она находилась в изоляторе, расположенном в подвале. Там я нашёл мою дорогулечку, лежала там. Когда я думаю об этом, у меня просто сердце разрывается. Это было летом и больничный персонал, будучи очень загруженным, не оказывал ей правильного ухода. Когда я вошёл туда и посмотрел на неё, и она попыталась взглянуть на меня. Она была такая пухленькая и миленькая. Бедняжечка страдала от спазмов, вызванных менингитом. Одна её ножка была вытянута, и одна ручка вытягивалась. Её ножка двигалась вверх-вниз. Ох! Это такое печальное зрелище.

Я встал на колени рядом с кроватью и начал молиться. Я плакал: "Боже, пожалуйста, не забирай моего ребёнка". Я знал, что я совершил страшную ошибку в том, что не оставил всё и не отправился на евангелизационный труд. Я полагаю, что этот дар был готов проявиться тогда, но я не счёл нужным поехать. Я пал ниц и начал молиться и плакать и просить Бога сохранить её жизнь. Казалось, будто чёрный занавес закрылся, и она погружалась. Я поднялся, чтобы посмотреть на неё и сказал: "Шарон, ты не узнаёшь папочку?" Я истинно верю, что она знала, что я находился там. Казалось, что она пыталась махать своей маленькой ручкой, и её маленькие губки дрожали, как будто она вот-вот заплачет. Это было ужасно — страдание было настолько сильным, что от этого у неё перекосились глазки. О-о! Когда я вижу детей с перекошенными глазами, я вспоминаю своё дитя, когда её глаза перекосились от такого ужасного страдания. Те, у кого есть дети, могут представить мои переживания.

Мать и ребёнок похоронены вместе
Я помолился, возложив на неё руки. Но, немного погодя, пришли ангелы и унесли драгоценную малышку, чтобы ей быть со своей мамой. Я вернулся домой, безутешный и измученный. Спустя два дня мы похоронили её, положив на руки её матери. Я помню, как стоял потрясённый и убитый горем у могилы. Брат Смит, методистский служитель в городе, провёл их похороны. О-о! Что я чувствовал! Это было невыносимо. Так или иначе, листья, шелестевшие на деревьях, напоминали мне старую песню:

За рекою есть страна, вечно сладкая она,

Только с верою глубокой мы достигнем вход далёкий.

Друг за другом, ты и я, мы услышим песню — вечность, Приглашая в бесконечность, колокольчиком звеня.

Я знаю, что однажды могила разверзнется, потому что там, в Иерусалиме, — пустая гробница. Я знаю, что однажды и эти откроются, потому что они верили в Иисуса Христа, своего воскресшего Искупителя.

Я вернулся к работе, стараясь делать всё возможное, чтобы оплатить огромные счета и заплатить свои долги. Я никогда не забуду, как однажды утром, когда я снимал показания с электросчётчика на столбе на 150-й трассе близ Нью-Олбани. Я напевал песню: "На далёком холме старый крест виден мне, знак позора, страданий и мук". В то утро ярко светило солнце, и от столба прямо передо мной падала тень. Она падала под таким углом, что перекладина и моё тело, висевшее на ремнях безопасности, тоже образовывало тень.

Снова там было напоминание о кресте!

Подавлен и в отчаянии из-за смерти близких
Я хотел уйти и находиться рядом с семьёй. Жизнь на земле не имела для меня больше смысла. Все, для кого я жил, находились в ином мире; без них, убитый горем, я не мог найти в себе мужества продолжать борьбу. Но это было Божьей волей, я полагаю, — сохранение Его Дара. У Него был план и он должен был сработать. Я уверен, что все трагедии и горести, через которые мне пришлось пройти, привели меня в то состояние, где Он смог меня использовать. Бог знает, как лучше.

Я слетел со столба; я был весь в поту; я дрожал. Я снял крюки, всё бросил и пошёл домой. Я пришёл в дом, до последнего надеясь, что нечто сможет освободить меня от моего горя. Но чем мог помочь опустевший дом?...  дом, в котором всё оставалось точно таким, каким она оставила. Всё, на что я смотрел, напоминало мне о ней. Когда я подавленный ходил по дому, мой взгляд упал на какую-то пришедшую почту. На одном конверте я прочёл следующие слова: "Мисс Шарон Роуз Бранхам". Моё сердце снова разрывалось. Это было письмо из банка с чеком на небольшую сумму, который был прислан моему ребёнку... Пришли её небольшие Рождественские накопления; кажется, это был один доллар и 80 центов. О-о! Я заплакал и опустился на колени. Я был настолько подавлен; казалось, что это невозможно было вынести. В то время, как я стоял на коленях, я думал: "Господь, если Ты мне не поможешь, я не знаю, что я сделаю!"

 

Впадает в глубокий сон, снится сон о Небесах
Внезапно я в изнеможении уснул... (это было долгожданным облегчением). В то время, как я спал, мне снилось, что я находился на западе (мне всегда нравился запад); я шёл в таких сапогах и шляпе, какие носят там на западе. Я прошёл мимо старой крытой повозки; одно колесо было сломано, и я насвистывал ту песенку: "Сломалось колесо повозки". Я вздрогнул, когда появилась прекрасная молодая девушка примерно 17 или 18 лет. Она была похожа на ангела, стояла там, одетая в белое, её прекрасные белокурые волосы развевались, голубые глаза блестели.

Я сказал: "Доброе утро, мисс", и я пошёл дальше, но она сказала: "Привет, папа". Я повернулся, удивлённый и смущённый, и она повторила: "Привет, папа".

Я сказал: "Извините меня... извините, я не понял вас. Как это я могу быть вашим папой? Ведь мы с вами одного возраста. Это, наверное, какая-то ошибка".

"Ты просто не знаешь, где ты находишься, папа", — ответила она. "Там, на земле, я была твоей маленькой Шарон".

Я сказал: "Не вы".

Она сказала: "Да, там, на земле, я была твоей маленькой Шарон".

"Но ты была совсем маленьким ребёнком", — сказал я.

Потом она мне напомнила: "Папочка, разве ты не помнишь своего учения о бессмертии?"

Я сказал: "Да, я помню моё учение об этом. Поэтому ты здесь вот такая?"

"Папа, а где Билли Поль?" — она спросила. (Это мой сын.)

Я сказал ей, что он был со мной только что. Она сказала: "Мама ждёт тебя, папочка, так что я постою здесь и подожду, когда придёт Билли Поль".

"Где мама?" — спросил я.

Она сказала: "Посмотри направо, папа", — и я посмотрел направо от себя. О-о, казалось, будто лучи восхитительного света освещали гору, великолепные дома среди зелёных холмов, цветов и деревьев. Невозможно описать то, что я увидел в той сцене. Шарон показала на один из великолепных домов и сказала мне идти туда; это был мой дом и там меня ожидала мама.

"Мой дом?" — спросил я, озадаченно. "У меня ведь никогда не было дома".

"Ну вот, папочка, теперь у тебя есть. Сейчас иди туда, а я здесь подожду моего брата".

Снова встречается со своей женой
Я начал подниматься туда по узкой тропинке, ведущей к дому; и когда я приблизился к этому красивому месту, я увидел мою жену, она вышла мне навстречу, была красиво одета в белом, её длинные тёмные волосы ниспадали сзади. Я не могу выразить словами то чувство, какое у меня было, когда я снова её увидел. Я попросил её объяснить мне всё это, я не мог понять, как такое могло быть. Мы беседовали с ней, как всегда мы это делали, я отметил, какой прекрасной молодой леди стала наша маленькая девочка, она подтвердила это. Но я просто не мог понять.

Она сказала: "Я знаю, что ты не понимаешь этого, потому что то, что на земле, не похоже на то, что здесь. Это — небеса".

"Но я не понимаю насчёт этого прекрасного дома. Это твой?"

"Да, — ответила она, — это наш вечный дом". "Но   я   не   понимаю,   почему   мне   выпала такая возможность находиться в таком месте".

Она дружелюбно мне сказала: "После стольких заданий и тяжёлого труда, и всего, что ты перенёс на земле, ты пришёл сейчас домой, чтобы отдохнуть. Может, присядешь?"

Я повернулся, чтобы сесть, и там стоял большой стул для меня... стул фирмы Моррис. Я посмотрел на стул, и я посмотрел на Хоуп. Она улыбнулась и сказала: "Я знаю, о чём ты думаешь".

А вот, в чём было дело: когда мы только поженились, у нас не было никакой мебели, почти ничего не было в нашем домике... разве что старая складная кровать, которую нам кто-то подарил, печка, за которую я заплатил доллар с четвертью, и потом должен был купить колосники для неё; старый кожаный складной диван, протёртый до дыр в нескольких местах, и коврик из линолеума на пол в прихожей... Но мы радовались этому и были счастливы вместе, потому что у нас была настоящая любовь.

Но одну вещь мне всегда хотелось иметь — это стул фирмы Моррис. Я тяжело работал весь день и потом вечером проповедовал, и приходил поздно, и мне захотелось приобрести большой стул Морриса, чтобы, придя домой, сесть в него и отдохнуть. И вот, однажды мы решили, что можем купить один такой стул; так что, мы отправились в город через реку и посмотрели некоторые стулья. Тот, который мы купили, был зелёного цвета. Я никогда не забуду этого. Он стоил около пятнадцати долларов, я должен был заплатить три доллара сразу, а затем вносить по одному доллару в неделю. Что ж, я продолжал оплачивать, пока мы не выплатили около восьми или десяти долларов, и однажды я не смог произвести платёж. Я пропустил две или три недели, мы просто не смогли сэкономить на него. Все вы знаете, что это значит, когда ты не можешь свести концы с концами. Однажды я сказал ей: "Дорогая, тебе придётся вызвать их, чтобы они пришли и забрали стул, потому что уже два или три раза мы не оплатили в срок; они прислали нам настоятельное требование уплаты долга, но и теперь я не смогу внести оплату. Ты знаешь, что нам надо оплачивать другие счета, так что нам просто придётся отказаться от него". Она сказала: "Ох, как мне не хочется этого делать". Итак, мы продержали его ещё дня два или три. Потом я помню, как вечером я вернулся с работы, и его уже не было. Она была очень ласковой со мной; и испекла мне вишнёвый пирог, и делала всё возможное, чтобы только отвлечь меня от этого и поднять мне настроение. Я помню, что когда я вошёл в комнату, чтобы посидеть, а его там не оказалось, то мы оба немного всплакнули. Она была такой милой.

Итак, в том сновидении она сказала: "Я думаю, что ты всё хорошо помнишь про наш стул... Ну вот, этот от тебя никто не заберёт... За него уплачено. Посиди и отдохни".

Что и говорить, Бог дал мне необходимые силы, чтобы продолжать жить дальше. Я проповедовал и работал на разных работах, наконец, стал в Индиане егерем, как раз в тот период жизни, когда я работал на этой работе, в 1946 году, ко мне пришёл Дар. Бог благословил и милостиво вознаградил меня, за что я в смирении благодарю Его. В течение нескольких лет мне пришлось быть и папой и мамой для моего маленького сыночка, но позднее Господь дал мне дорогую скромную жену, и сейчас у нас есть маленькая доченька.